К концу 20-х годов религиозная жизнь в легальных формах стала практически невозможна; в то же время с церковными нелегалами власти расправлялись немедленно и беспощадно; тем не менее аскетическая традиция не прекратилась: монашество продолжалось, только «без стен и одежды». Иноки, как полагается, несли послушания, трудились – в государственных учреждениях, в научно-исследовательских институтах, на производстве и в кооперативах, старались восстановиться в правах, не брезговали общественными нагрузками (например, будущий митрополит Иоанн (Вендланд) руководил кружком юных натуралистов в Доме пионеров); добросовестная работа и активно-гражданская позиция не вредили глубокой покаянной духовной жизни, лишенной внешних атрибутов: подрясников, апостольников, четок, даже монашеского имени. Такие тайные общины не проявляли враждебности к Патриаршей Церкви и, как только появлялась возможность, выходили на открытое служение.
Таким образом, монашество в миру, продолжая жить, смирялось с окружающей средой, разделяло социальную и культурную реальность, какой она была для большинства, не считая себя выше и достойнее остального населения, терпевшего советскую власть, подобно святым, считавшим себя хуже всякой твари и даже бесов. С другой стороны, эти люди, соблюдая тайну о своей иной, главной жизни, несомненно оказывали благотворное влияние на тех, с кем общались, давая пример высокой нравственности, абсолютной порядочности и ответственности.

Вы с этим согласны, Андрей Брониславович?