Прошу прощения дорогие братья, не сочтите за труд прочесть воспоминания о Григорие Распутине митрополита Вениамина Федченкова:

«НА РУБЕЖЕ ДВУХ ВЕКОВ»

Григорий Распутин

…Тут я могу сказать кое-что из моих личных воспоминаний о прогремевшем печальной известностью Григории Ефимовиче Распутине.
Мне пришлось знать его лично года три-четыре.
Через это знакомство мне немного приоткрылась придворная и аристократическая жизнь. Ему приписывается большое влияние на назначение государственных деятелей. Его появление характерно и с точки зрения церковно-религиозной. Его имя несомненно дало материал и для революции. Но, конечно, я запишу лишь немногое.
…Мне о нем довольно достаточно известно, потому что я знал его с первых дней появления в Санкт-Петербурге, в течение нескольких лет. Кроме того, в моих руках оказалась его краткая автобиография, записанная с его слов для государыни, а так как там было много просторечивых выражений и вульгаризма, то, по поручению царицы, я должен был в той же желтой сафьяновой тетради изложить всё литературно. Но до конца не довелось мне довести этой работы: времена переменились…
Григорий Ефимович Распутин (другая, добавочная фамилия его была – Новых) пришел из сибирского села Покровского Тюменского уезда Тобольской губернии.
Если верить его рассказам и записям в сафьяновой тетради, то он сначала вел жизнь греховную. Но потом пришел в раскаяние и решил перемениться. Для этого он, между прочим, выкопал где-то там пещеру и стал молиться, поститься, бить поклоны, спасаться. В таких подвигах он дошел будто бы до того, что получил дар даже чудотворения. Его жена, которую я тоже видел в Санкт-Петербурге вместе с ним, простая, но умная женщина, не верила в святость мужа. Тогда он предложил ей доказательства: сели в лодку на местной реке, и она будто бы поплыла сама вверх без весел. После этого Григорий Ефимович решил «ходить по святым местам», как это широко практиковалось обычно среди богомольных крестьян, паломников, странников. Между другими святынями он особенно часто посещал Верхотурский монастырь Пермской губернии, как ближайший к Сибири. А там, в скиту, жил подвижник – монах отец Макарий. Я его лично видел в Санкт-Петербурге вместе с настоятелем монастыря архимандритом Н., их привозил Распутин, чтобы показать, какие у него есть хорошие, благочестивые друзья.
Так в своих паломничествах Григорий Ефимович добрался до Казани. Там он познакомился с монахами-профессорами и студентами Духовной Академии и произвел на них сильное впечатление. Они порекомендовали ему отправиться в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, где тогда ректором был епископ Сергий (Страгородский), а инспектором – известный по своей подвижнической жизни и учености архимандрит Феофан (Быстров). Оба эти человека были безукоризненно чистые люди, глубоко религиозные монахи, пользовавшиеся заслуженным авторитетом в церковных кругах, а отец Феофан – уже и в некоторых великосветских – как духовник и богослов. К ним в Казанской Академии дали сопроводительное письмо Распутину. На первом знакомстве в квартире ректора Академии, кроме отца Феофана и трех-четырех приглашенных студентов, был и я. Распутин сразу произвел на меня сильное впечатление как необычайной напряженностью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души: например, мне он тут же строго задал вопрос: «Что же? Чиновник или монах будешь?» Об этом моем тайном намерении знал только один отец Феофан, никто другой. При таком «прозорливом» вопросе гостя он так и засиял. Отец Феофан всегда искал «Божиих людей» в натуре, были и другие примеры в его жизни до и после Распутина. Другим студентам Распутин не сказал ничего особого… Знаю я другие факты его глубокого зрения. И конечно, он этим производил большое впечатление на людей. Епископ Сергий, однако, не сделался его почитателем. И кажется, Распутин больше не посещал его. Будущий Патриарший Местоблюститель был человеком трезвого духа, ровного настроения и спокойно-критического ума. Но зато отец Феофан всецело увлекся пришельцем, увидев в нем конкретный образ «раба Божия, святого человека». И Распутин расположился к нему особенно. Начались частые свидания их. Я, как один из близких почитателей отца Феофана, тоже уверовал в святость «старца» и был постоянным слушателем бесед его с моим инспектором. А говорил он всегда очень остроумно. Вообще, Распутин был человек совершенно незаурядный и по острому уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнет быстро-быстро креститься и кланяться (?! – все признаки прелести, - ред.).
И думаю, что именно в этой исключительной энергии его религиозности и заключалось главное условие влияния на верующих людей… Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание.
Из Духовной Академии этот пламень перебросился дальше. Благочестивые люди, особенно женщины, стали восхищаться необыкновенным человеком, круг знакомства стал расширяться всё больше… «Светов, святой» - распространялась о нем слава. И, голодный духовно, высший круг потянулся на «свет». Оказывалось, вера совсем не такое уж скучное дело, не все же там мертвецы, а есть и горящие…
Такова, по моему мнению, первая причина шумной рекламы Распутина, люди всегда жаждали сильных ощущений, в чем бы они не проявлялись…
Конечно, грех знаком каждому человеку. Но так и нужно называть его грехом. А этого мало человеку, хочется, чтобы всё было свято. И в случае с Распутиным не нужно думать, чтобы окружающие его люди были сплошь дурные. Разные были и там. Были – я знал из лично - и прекрасные души. Были и дельцы, которые искали через него выгод. Но были и такие, которых прельщало в нём сочетание «святости» с «плотью», и они сами увлекались этим.
Как же сам он встал на эту линию? Очень просто. В каждом человеке есть эта двойственность, была и оставалась она и в Распутине, как в общей его природе, так и после прежней греховной жизни. Если допустить (а я допускаю) и факт прошедшего перелома в его сибирской жизни, нельзя всё же забывать того, что изжить греховность свою – дело наитруднейшее. Самое трудное из всего в мире! И будь он в силе, находись он под хорошим руководством опытного духовника, так в молитвах и покаянии он достиг бы не только спасения, а возможно, и особенных Божиих даров. Но он подвизался без руководства, самостоятельно и преждевременно вышел в мир руководить другими. А тут еще он попал в такое общество, где не очень любили подлинную святость, где грех господствовал широко и глубоко. Ко всему этому – невероятная слава, которая могла увлечь и подлинного святого человека. И соблазны прельстили Григория Ефимовича: грех оказался силен.
Впоследствии, когда государю стали известны соблазнительные факты его жизни, он будто бы ответил: «С вами тут и ангел упадет!» - но тут же добавил: «И царь Давид пал, да покаялся».
Я думаю, что можно без погрешности сказать: не случайно в высшем обществе увлеклись Распутиным, - там была соответствующая почва для этого. А потому не в нем одном, даже скажу, не столько в нем, сколько в общей той атмосфере лежали причины увлечения им. И это характерно для предреволюционного безвременья.
Трагедия в самом Распутине была более глубокая, чем простой грех. В нем боролись два начала, и низшее возобладало над высшим. Начавшийся процесс его обращения надломился и кончился трагически. Здесь была большая душевная трагедия личная. А вторая трагедия была в обществе, в разных слоях его, начиная от оскудения силы и в духовных кругах до распущенности в богатых.
Придворные и чиновничьи круги большей частью искали через него самых простых и житейских выгод: лучших мест, высших назначений, денежных афер. Но и там были искренне увлекавшиеся им, как «рабом Божиим». Я это подлинно знаю. Не буду называть имен – а многих я и доселе вспоминаю с любовью, - но укажу лишь на саму царицу, она чтила его именно как святого. Над этим можно улыбаться, иной скептик не поверит, но я утверждаю, что это было так! Здесь произошла тоже трагедия… К ней я возвращусь после моих пространных отвлечений…
В некоторых кругах думали, будто архимандрит Феофан сам провел Распутина в царский дворец. Это неверно. Он познакомил его, разумеется, как человека Божия, с одной великокняжеской семьей, ему близко знакомой духовно. А оттуда его уже познакомили с двором царя. Чем объяснить
непомерное увлечение им там, особенно у царицы? Нет ни малейшего сомнения, что там были высокие мотивы, а никак не низменно греховные! Духовная история знает аналогичные примеры подобных увлечений, но не буду пускаться сейчас в эти экскурсы, лучше пойду проще и конкретнее прямо к царской семье… Вот является не привычный и далекий архиерей, не незначительный и скромный батюшка, а особенный, мирской, «святой человек». Можно было заинтересоваться таким! А Григорий Ефимович мог производить впечатление своей силой утешения.
Он не был никаким гипнотизёром или шарлатаном, а просто своей силой действовал на людей. Нельзя же забывать, что ученый монах и богослов отец Феофан чтил его как святого и всегда (в начале) был в радости от общения с ним. Чему же удивляться, если в царском доме и у великих князей увлеклись им! А царица несомненно была религиозной женщиной. И вдруг такой наставник и утешитель! Да еще в труднейшую эпоху: после неудачной войны с Японией, во время первой революции, а потом и во время первой войны с немцами.
Всякому верующему человеку при таких условиях захотелось бы услышать голос «человека Божия»…Легко сказать: святому Бог открыл то и то… А царица считала его за святого.
А что он происходил из мужиков, так это придавало ему особенную привлекательность – «сам народ» в лице Григория Ефимовича говорит непосредственно с царем народа!
Немалое, но никак уж не главное, не первостепенное значение в увлечении им была болезнь наследника. Этому обычно придают чуть не важнейшую роль в вере царицы Распутину, который будто бы облегчал эту болезнь. Если это и верно, нужно думать, что-то было тут истинного, то вера матери в исцеление её сына лишь увеличивала почитание ею «старца-чудотворца»…
Как относился к нему сам государь, я не имею окончательного мнения. Некоторые думают, что он терпел всё лишь ради царицы и сына и не мог поступить против более сильной воли царицы. А есть основание предполагать, что и он любил Григория. Ведь и он был человек, нуждавшийся в утешении, и советах, и он был верующим в Бога и Божиих людей. Вероятнее всего, у него сочетались обе причины: личная нужда в советнике и влияние царицы.
А когда Распутин получил силу «у царей», как он тогда выражался, тогда очень многие люди среди придворных и высших кругов начали искать с ним знакомства, чтобы через него добиться чего-либо «у царей». И добивались: при вере их они, конечно, шли навстречу рекомендациям его. Несомненно и сами они советовались с ним при назначениях разных лиц на государственные должности. Тут же начала разыгрываться такая вакханалия вокруг Распутина, что иногда кажется почти сказкой: кого только не бывало в приемной у этого сибирского крестьянина, друга царей! Понятно, такая роль его постепенно начала еще больше подрывать и расшатывать трон, который и без того уже шатался.
А дальше пошли слухи о его личной жизни… Доходили они и до нас с отцом Феофаном, но он долго не верил им, а я уже начал сомневаться. Прежнее очарование от Григория стало слабеть и у нас.
В это время мне пришлось увидеться с царицей… После приветствия она начала разговор, поразивший меня крайним пессимизмом её: «Ах, как трудно, как трудно жить! Так трудно, что и умереть хочется!»… Потом она начала говорить о Григории Ефимовиче: какой он замечательный, какой святой, какой благодатный! Вот тут я собственными ушами услышал и с очевидностью убедился, как возвышенно смотрела на него царица. Меня удивило только то, что она выше меры отзывалась о нем! Я попытался было несколько смягчить и ослабить такой восторг её, но это было совершенно бесполезно.
Потом от Григория Ефимовича она перешла к русскому народу вообще и стала отзываться о нем с любовью, какой он хороший в душе и верующий. «На западе уж нет ничего такого подобного!» - говорила она…
Уезжал от неё я с непонятной тоской…
Потом постепенно начали вскрываться некоторые стороны против Распутина. Епископ Феофан (он тогда уже был ректором Академии) и я увещевали его (Распутина) изменить образ жизни, но это было уже поздно, он шел по своему пути. Епископ Феофан был у царя и царицы, убеждая уже их быть осторожными в отношении Григория Ефимовича, но ответом было раздражение царицы, очень чувствительно отразившееся на её здоровье. Потом выявились совершенно точные, документальные факты, - епископ Феофан порвал с Распутиным. По его поручению я дал сведения для двора через князя О., ездил к другим, но нас мало слушали, он был сильнее.
Тогда царь затребовал документы; часть их была передана еп. Феофаном мне на хранение.
И я, сняв с них копии, отвез в Санкт-Петербург митрополиту Антонию для передачи царю. Ничто не изменило дела. Пытался воздействовать Санкт-Петербургский митрополит Владимир, но без успеха; был за то (как говорили) переведен в Киев, где его в 1918 году убили большевики. На место его был назначен митрополит Питирим, удаленный при революции. Обращались к царю члены Государственного Совета – напрасно. Впал в немилость за то же и новый обер-прокурор Синода А. Д. Самарин, очень чистый человек. Отстранен был и Л. А. Тихомиров. Собралась однажды группа интеллигентов написать «открытое письмо» царю, но Тихомиров убедил их не делать этого: «Всё бесполезно! Господь закрыл очи царя, и никто не может изменить этого. Революция всё равно неизбежно придет, но я, - говорил он, - дал клятву Богу не принимать больше никакого участия в ней. Революция – от дьявола. А вы своим письмом не остановите, а лишь ускорите её. Моей подписи не будет под этим письмом!»
Группа согласилась с ним, и письмо не было выпущено.
Возмущение против влияния Распутина всё росло, а вместе с тем росли и нападки на царский дом. Тогда решено было устранить его. Произошло известное событие в доме князя Ю. Но царица осталась верной себе: она и по смерти Распутина ездила на его могилу.
После революции могила и прах его были уничтожены. Так трагически кончилась эта печальная страница…"

Митрополит Вениамин - был человеком предельно честным и чистым и из его уст не возможна никакая "деза". Достаточно вспомнить его принципиальную позицию в эмиграции: разойдясь с карловацким синодом из-за его (синода) непослушания Святейшему Патриарху Тихону митрополит Вениамин вернулся (!!!) в советскую Россию. Выводы делайте сами. С уважением.