Уважаемые участники дискуссии!

Позвольте присоединиться к Вашему интереснейшему диалогу, начав с того, что послужило для него поводом. На мой взгляд, новая работа Александра Витальевича Репникова важна и интересна следующими моментами:

·представляет собой первый в историографии СОВОКУПНЫЙ анализ наследия таких мыслителей как К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров, М.О. Меньшиков, священномученик Иоанн Восторгов, С.Ф. Шарапов, К.Н. Пасхалов, И.И. Дусинский, С.Н. Сыромятников, В. Строганов, В.А. Грингмут, П.Е. Казанский, Н.А. Захаров, П.И. Ковалевский, А.Е. Вандам, Э. Ухтомский, А.Г. Щербатов, Д.А. Хомяков, Н.И. Черняев, Г.В. Бутми, А.Д.Нечволодов, П.Ф.Булацель и др. Очень хороши и нужны работы об отдельных деятелях, но еще более актуальны именно подобные работы (хотя, понятно, конечно, что рассмотрены не все консерваторы, не во всех направлениях своего мировозрения и не в равной мере – подобный труд стал бы уже многотомником…).

·Впервые в историографии, на архивном материале, прослежены судьбы лидеров консерватизма (Меньшиков, Тихомиров, А.И. Дубровин, священномученик Иоанн Восторгов, В.М. Пуришкевич, В.В. Шульгин) в ПОСТРЕВОЛЮЦИОННЫЙ период, что по новому характеризует некоторых из них…

· В книге дается довольно подробный обзор ИСТОРИОГРАФИИ с 80-х гг. XIX века и по 2006 год. Автор делает ценный вывод о том, что дореволюционные работы в целом характеризуются предвзятостью по отношению к консервативной мысли, и это справедливо, - консерваторы и их современники жили в одно время, но совершенно в разных мировозренческих измерениях, и было бы неверно полностью полагаться на мнения именитых противников консервативной идеологии.

· Нельзя не отметить прекрасное знание автором монографии ИСТОЧНИКОВ, и умение работать с ними: неоднократно обращается внимание на недобросовестные цитаты ряда авторов (чего греха таить – модное ныне занятие), а также на то, что републикации трудов консерваторов часто сокращаются в части, касающейся именно обсуждения национального вопроса (это уже не так однозначно, и зачастую оправдано, дабы не давать очередного непродуманного повода для дискуссии о мифическом «русском фашизме»).

· Очень важным представляется понимание автором монографии необходимости четкой ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОЙ базы: он разводит понятия традиционализма и консерватизма в хронологическом контексте: «Консерватизм означает признание возможности развития на почве сохранения традиционных ценностей» (с. 6). Оперирование терминами «консерватизм», «либерализм», «демократизм», «племенизм», «социализм», «коммунизм», действительно, практически полностью характеризует политическую реальность XVIII-XXI веков. Но, при этом, совершенно упускается из виду вопрос: «А как же быть с многими тысячелетиями истории разных цивилизационный миров, как быть с историей России до «бунташного века» и «петровского насилия» (Шарапов)»?!! Именно слово «традиция» характеризует положительный идеал этой эпохи (по Леонтьеву – простоты и цветущей сложности), и именно охранением, развитием и возрождением традиции характеризуется консерватизм (другое дело, что нельзя не отметить – жители XIX века зачастую очень слабо представляли себе, чем жили и за что умирали на Руси X-XVII веков).

·Но прежде чем понять, что такое традиция (и что такое консервация традиции, чтобы ненароком не употребить уксус..), необходим апофатический метод (позволю себе сослаться на собственную статью: Емельянов-Лукьянчиков М.А. Традиция и антополатрия в наследии Леонтьева // Наследие России и духовный выбор российской интеллигенции. Материалы I Оптинского форума. М., 2006, скоро появится на Портале-Слово) – нужно понять, что традицией НЕ яляется. Автор монографии справедливо отмечает (с. 185-197), что русскому консерватизму изначально чужды идеалы «КРОВИ И ПОЧВЫ», что обнаружилось, в частности, в антипанславизме Леонтьева, Строганова, Ковалевского и Меньшикова (с. 275-276). Вместе с тем, в дискуссии консерваторов по национальному вопросу заметно отсутствие леонтьевского различения позитивной «национальной политики» и негативной «племенной политики» (Подробнее см.: Емельянов-Лукьянчиков М.А. Концепция «племенизма» К. Н. Леонтьева в цивилизационной историософии XIX-XX веков // Вопросы истории. 2004. № 9. С. 120-132, есть во многих местах в Интернете), что говорит о недостаточности изучения консерваторами работ друг друга. На мой взгляд, перенос частью консерваторов акцента с духа на «кровь» стал показателем кризиса русского консерватизма.

·Отношение консерваторов к СОЦИАЛИЗМУ И КОММУНИЗМУ (эти понятия далеко не всегда разделялись) также было в основном отрицательное. Причем, представленное в книге мнение о позитивном отношении Леонтьева к социализму (на с. 87 и 297) представляется недоразумением. Рассматривая отношение Леонтьева к учению социализма, необходимо понимать, что в его сознании четко разделялись идеальная истина (например, религиозные ценности) и истина конкретно-историческая. Отсюда, нет никакого противоречия в том, что, резко отторгая социализм - как антихристианское явление позднего, кризисного, периода развития русской и европейской цивилизаций, для современной ему России он считал одним из главных вопросов «вопрос социально-экономический» в частности «организацию отношений между трудом и капиталом» (в рассматриваемой монографии ценно описание попыток решения «рабочего вопроса», предпринимавшихся Леонтьевым и Тихомировым). Леонтьевская позиция была схожа с позицией Пасхалова: «мы останемся верны нашей идее государственного строения Руси, но не наш идеал осуществится…».

· ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ценности воспринимались консерваторами негативно, так как либерализация понималась как уход от традиции, и лишь Тихомиров да Меншиков, в той или иной мере, поддержали февральскую революцию 1917 года (с. 308-317). В этой связи хотелось бы отметить сугубую КОРРЕКТНОСТЬ автора монографии, - А.В. Репников не переносит оценку неблаговидных личностных черт отдельных консерваторов на все их наследие.

· Материал, представленный в монографии, демонстрирует не только то, что консерваторы отвергали, но и то, что их историческим идеалом зачастую были XVI - первая половина XVII веков, которые воспринимались в качестве расцвета русской цивилизации. В этой связи, нельзя согласиться с автором в том, что «в России начала XX века только еще начали складываться традиции мирного разрешения национальных, социальных и религиозных противоречий» (с. 211): традиция сосуществования насчитывала к этому времени уже тысячу лет, и первые консервативные тенденции в русской истории наблюдаются уже в XVII веке. Представленный в монографии материал полезен для проведения давно назревшего ОТКАЗА ОТ ИГНОРИРОВАНИЯ допетровского (проще говоря - ТРАДИЦИОННОГО) НАСЛЕДИЯ, которое характерно для историографии отечественной мысли XVIII-XX веков. На эпоху славянофилов, Леонтьева и далее до рассматриваемого периода приходится лишь возрождение (а никак не зарождение) русского национального самосознания.

· Нельзя не отметить, отвергая либеральность, консерваторы нередко уходили в иную крайность: идея Леонтьева о «реакционно-прогрессивном направлении» (это – не синтез либерализма и консерватизма, как теперь модно полагать, а просто традиционная стратегия золотой середины) не была в должной мере ими воспринята. Многие консерваторы видели свою миссию лишь в охранении и отрицании, и очень точно это описал Тихомиров (нельзя не процитировать эти слова, многократно уже приведенные на форуме, еще раз): «к сожалению у нас гораздо больше антисемитов, чем православных, гораздо больше абсолютистов, чем монархистов, и причины бессилия церкви и монархии стали гораздо яснее… такие люди могут быть только реакционерами, но никак не строителями русских начал» (с. 89). Разве не так обстоит дело и теперь? В итоге, как справедливо отмечает Репников, к XX столетию чисто «охранительный катковско-победоносцевский подход к самодержавию изжил себя» (с. 99; хотя нельзя не отметить, что даже Победоносцев понимал:– «мы уже не можем вернуться» к допетровской Руси (с. 178).

·Таким образом, можно согласиться с автором в том, каковы были причины поражения консерватизма рубежа XIX-XX веков: он был неоднородным идеологическим течением (с. 36), которое не смогло выработать единую концепцию и программу (с. 347), не смогло сплотить церковь, монархию и народ. Как отмечал Тихомиров, традиционная Россия оказалась разбита «силами своих врагов только потому, что у нее появилась гниль в ней самой» (с. 306-307) и хотя консерваторы отодвинули во времени крушение традиции, они так и не сумели его предотвратить. Тем не менее, последовательно отвергая то, что не принадлежит традиции, возвращая послепетровской России идеалы эпохи «цветущей сложности» (хотя и далеко не всегда проводя современную редакцию этих идеалов), виднейшие деятели русского консерватизма сильно повлияли на взгляды «русской партии» советского и постсоветского периода, и таким образом одолели свою современность. Главный урок, который дает их наследие, заключается в том, что осмысление прошлого и созидание будущего должны исходить, с одной стороны, из реальной исторической ситуации, а с другой стороны, - из норм традиционного миропонимания, идеал которого, действительно, расположен «по ту сторону «правых» и «левых»» (с. 350). Раскрытие этих мировозренческих категорий и исторических реалий на качественно новом уровне и характеризует значительный вклад Александра Витальевича Репникова в изучение истории русского консерватизма.