Дорогой г-н Яблоков! Я не "навожу тень на плетень", а привожу факты. Вы же, увы, пишете на эмоционально-повышенным тонах. Для полноценной дискуссии по канонической стороне дела я не считаю себя достаточно компетентным. Думаю, что и другие участники обсуждения -- не специалисты по каноническим вопросам. Поэтому ссылки на книги, излагающия одну точку зрения, как книга проф. Троицкаго, не имеют большого смысла: мы не достаточно компетентны, чтобы спорить (или соглашаться) с автором, а между тем наверняка есть компетентныя изложения противоположной точки зрения и прямыя опровержения книги Троицкаго. Для целей обсуждения здесь все это не имеет большого значения. Дело не в формально-канонической аргументации, а в "проверке жизнью". Вполне достаточно указать, что к Зарубежной Церкви принадлежало большинство первой русской эмиграции за исключением ея части более "лево-либеральнаго" или космополитическаго склада, которая объединилась вокруг так называемой Парижской группы Митрополита Евлогия. К Зарубежной же Церкви присоедилась и вторая русская эмиграция ("перемещенныя лица" после второй мировой войны). К ней же присоединялись епископы из советской России, так или иначе оказывавшиеся на Западе после войны. Можно безо всякой натяжки сказать, что это не была какая-то особая группа, а просто свободная часть Российской Церкви, как и определялось в документах Зарубежной Церкви. "Каноничность" ея не подвергалась никакому сомнению со стороны восточных патриархов и, разумеется, Сербской Церкви, которая и предоставила ей место для основания центра церквонаго управления. За редчайшим исключением никому в голову не приходило между двумя войнами искать какого-то подчинения московской церковной власти, которая то ли существовала, то ли нет, и во всяком случае была очевидно не свободна. (Из известных фигур, разных поколений эмиграции, к "московской" юрисдикции по собственному выбору относились богослов Владимир Лосский, сын знаменитаго философа Николая Лосскаго, и -- тогда будущий -- Сурожский Митрополит Антоний.)

После войны, в силу политических причин, легализованная Сталиным Московская патриархия вышла на международную арену и так или иначе стала добиваться отказа от признания Зарубежной Церкви со стороны попавших в советскую зону влияния Православных Церквей на Балканах, а также ближневосточных Церквей. На это наложился и независимый процесс апостасии в восточных Церквях, который в 1960-е годы вынудил и саму Русскую Зарубежную Церковь отходить от общения с ними. Так сформировалось то полуизолированное положение "зарубежников", которое мы застали уже в наше время. Повторяю, его вызвали конкретныя историческия обстоятельства, а не абстракто-формальныя умозаключения о сравнительной каноничности/неканоничности "зарубежной" и "московских" юрисдикций. Так на это и надо смотреть. К сожалению (на мой взгляд), соединение "зарубежной" части Русской Церкви и Московского Патриархата произошло не так, как мыслилось свт. Иоанном Шанхайским и другими. Вместо Всероссийскаго Собора со свободным обсуждением проблем, накопившихся за годы церковной несвободы, где собрались бы все части Российской Церкви и дали друг другу отчет, произошло "дипломатическое поглощение" Зарубежной Церкви административной структурой Московской Патриархии (не без возникновения новых обломков), с отказом от обсуждения чего бы то ни было, -- от пресловутаго, но вполне живого "сергианства", до "экуменизма" и "мiровой апостасии". То, что отказ от обсужения проблем никуда сами проблемы не устранил, видно из "вспышек" то там, то сям. Проблема церковнаго устройства в Южной Осетии, дело епископа Диомида, продолжающееся существование (и дробление) групп "неофициальнаго" православия вроде уже поминавшихся на этой дискуссии "Российской Автономной Церкви" ("суздальцы"), "Истинно-Православной Церкви", и т.д. и т.п., да и церковный раскол на Украине, -- это все проявления одного и того же. Нужно честное обсуждение церковных проблем, без боязни и без попыток априори заткнуть кому-то рот. "Дипломатией" и "администрацией" можно достигать только временных успехов, но глобально это путь к провалу. Я поневоле начинаю говорить сам эмоционально, потому что это все очень больно, и невозможно большой разговор втиснуть в пару абзацев реплики. Извините.

Ф.В.