 |
| Седмицa.Ru | Владислав Петрушко | 17.02.2009 |
Петрушко В.И., доктор церковной истории
Большой Московский Собор 1666−1667 гг., осудивший и низложивший Патриарха Никона и предавший старообрядцев анафеме как еретиков, избрал нового Предстоятеля Русской Церкви. Новым Патриархом Московским и всея Руси стал архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Иоасаф.
Показательно, что при избрании нового Патриарха в числе кандидатов не было ни одного архиерея, но лишь одни архимандриты и игумены русских монастырей. Вероятно, таково было пожелание царя Алексея Михайловича. Государь мог опасаться, что не любившие Никона за его жестокость и потому принявшие участие в его осуждении русские епископы, тем не менее, вполне разделяли стремление низложенного Первоиерарха ограничить влияние царской власти на Церковь. В условиях, когда силы Российского государства были предельно напряжены военным противостоянием с поляками и шведами, старообрядческим расколом и народными волнениями, царь Алексей Михайлович, безусловно, не желал, чтобы ко всем этим испытаниям вновь добавилось еще и возможное противостояние с молодым и энергичным Патриархом. Поэтому наиболее приемлемым кандидатом Алексею Михайловичу показался очень пожилой, кроткий и благочестивый архимандрит Иоасаф, чуждый честолюбивых амбиций и совершенно аполитичный. Государь ожидал от него полного послушания.
О ранних и зрелых годах жизни Иоасафа ничего не известно. Предполагают лишь, что он происходил из Тверской земли, так как в ряде документов фигурирует его прозвище Новоторжец. Иоасаф выдвинулся при Патриархе Никоне, будучи уже весьма немолодым. В 1654 г. Никон поставил его архимандритом Богородице-Рождественского монастыря во Владимире, где он оставался настоятелем до 1656 г. Можно думать, что Иоасаф проявил себя во Владимире весьма успешно, так как всего через 2 года он был переведен Никоном в первую по значению обитель Русской Церкви — Троице-Сергиев монастырь. Троицким архимандритом Иоасаф был на протяжении десятилетия, с 1656 по 1666 гг. Здесь Иоасаф стал известен царю Алексею Михайловичу. Троицкий архимандрит обратил на себя особое внимание монарха после того, как во время войны с Речью Посполитой русское войско одержало победу над поляками после того, как настоятель Троице-Сергиева монастыря с братией наложили на себя трехдневный пост и сугубо молились о даровании победы Московскому государю.
Бывший ко времени избрания на Патриаршество глубоким стариком Иоасаф, похоже, совершенно искренне отказывался занять Первосвятительскую кафедру, ссылаясь на преклонные года, малую ученость и отсутствие опыта. Однако царь Алексей уговорил старца стать новым Патриархом Московским и всея Руси, и 10 февраля 1667 г. состоялась его интронизация. Узнав об избрании Иоасафа, Никон в своей ферапонтовской ссылке отозвался об этом событии весьма иронично: «И то непрямой патриарх».
После своего поставления Иоасаф II, уже в качестве Патриарха, продолжал участвовать в работе Большого Московского Собора, который после осуждения Никона и избрания его преемника, наконец-то занялся вопросом о старообрядцах. Но Первоиерарх мало влиял на работу Собора, где тон задавали любезные Государю греки — Патриархи Паисий Александрийский, Макарий Антиохийский и прочие. Кстати, соответственно этому и место Иоасафу II на Соборе отвели после греческих Первоиерархов.
Русские архиереи к тому времени были устрашены прещениями, наложенными на Патриаршего местоблюстителя митрополита Павла Крутицкого и архиепископа Илариона Рязанского, дерзнувших опротестовать предложенную греками при осуждении Никона формулировку о необходимости послушания Патриарха Царю. В результате грекам удалось навязать Собору чрезвычайно жесткие по отношению к русским старообрядцам определения, которые фактически сделали необратимым раскол в Русской Церкви. По сути, греческие иерархи брали реванш за все свои обиды и досады на Москву: за автокефалию Русской Церкви, обретенную ею в пору оступничества греков на униатском Флорентийском соборе, за утверждение царского достоинства за Москвой и ее гордое именование себя Третьим Римом, за необходимость выпрашивать милостыню у Российских государей и Патриархов. Все это припомнили русским, когда давали на Соборе оценку старым обрядам и всем, кто их держится. Потому-то 13 мая 1667 г. и прозвучало столь резко соборное определение, гласившее, что старые русские обряды суть ересь, а все, кто, не желает с ним расставаться и перейти на исправленные по греческому образцу, — еретики, подлежащие отлучению и анафеме. Собор не только проклял староверов, но повелел предавать их «градскому суду» — т. е. подвергать уголовному преследованию со стороны государственных властей.
Спору нет, старообрядцы крепко погрешали против православного понимания места обряда в жизни Церкви: ведь человек спасается благодатью Божией, преподаваемой через Таинства Церкви, тогда как обряд вторичен по отношению к ним, является лишь формой их воплощения, а потому может изменяться и, действительно, сильно изменялся, как свидетельствует церковная история. Но ведь и греки недалеко ушли от безграмотных русских староверов, утверждая, что обряд (а не догмат!) может быть еретическим и неспасительным. Точка зрения русских епископов, изложенная ими на Соборе 1666 года, накануне приезда греков, была отвергнута: а ведь русские архиереи гораздо разумнее подошли к вопросу, налагая на старообрядцев прещения лишь за их непослушание и противление Священноначалию Церкви.
После инспирированных греками анафем Большого Московского Собора, как и следовало ожидать, заговорило оскорбленное самолюбие граждан Третьего Рима, которые увидели в соборных определениях отрицание и перечеркивание всей предыдущей славной истории Русской Церкви. Получалось, что все великие светочи Русского Православия, крестившиеся двуперстно и сугубившие аллилуиа, были, с точки зрения греков, еретиками. После такого вывода уже не могло быть и речи о примирении староверов с перешедшей на реформированный обряд Церковью, и ревнители старины сделали самый страшный в своей трагичности вывод: благодать ушла из Патриаршей Церкви, и, следовательно, наступает царство антихриста. А раз так, то более нельзя пребывать в этой Церкви, и служить покровительствующему ей государю. Так обвинение старого обряда в мнимой ереси подтолкнуло вождей раскола к ереси подлинной — екклезиологической и эсхатологической, то есть к извращению православного учения о Церкви и последних временах.
Таков был трагический финал программы Патриарха Никона, парадоксальным образом пытавшегося совместить задуманную царем Алексеем в чаянии Вселенского православного царства программу обрядовой унификации всего православного мира с линией на возвышение Патриаршества и достижение независимости Церкви от государства.
Патриарху Иоасафу II досталось тяжелое наследие: в равной мере трагическими были последствия как неконструктивной Никоновской реформы, так и старообрядческого раскола. Увы, кроткий престарелый Первосвятитель был слишком несамостоятельной фигурой, за спиной которой возвышалась усилившаяся после низложения Никона царская власть, которая взялась решать проблему раскола почти исключительно силовыми методами. Самый яркий пример такого отношения властей к приверженцам старообрядчества явила многолетняя осада Соловецкого монастыря царскими войсками и последующая жестокая расправа над зачинщиками Соловецкого бунта. Подобные меры количества приверженцев старообрядчества не только не уменьшали, но, напротив, вели к росту их числа, так как к раскольникам закономерно примыкало и множество тех, кто имел свои причины быть недовольным государственной властью. Религиозное противостояние стало вбирать в себя и различные формы социального протеста.
Значительная подверженность Патриарха влиянию со стороны царя Алексея Михайловича сказалась также в участии Предстоятеля Русской Церкви в деле реабилитации греческих иерархов, участвовавших в суде над Никоном. Константинопольский Патриарх Парфений объявил Паисия Александрийского и Макария Антиохийского смещенными со своих Патриарших кафедр. Однако затем и сам Парфений был смещен турецкими властями и отправлен в ссылку. Вскоре вслед за ним последовал и Александрийский Патриарх Иоаким, поставленный Парфением на место Паисия. Новым Константинопольским Патриархом стал Мефодий, которого царь Алексей Михайлович попытался убедить признать незаконным смещение Паисия и Макария и способствовать их возвращению на Патриаршие кафедры Александрии и Антиохи. Вероятно, именно царь настоял на том, чтобы Иоасаф II направил Мефодию Константинопольскому грамоту с просьбой содействовать восстановлению Паисия и Макария на Патриаршестве. Впрочем, Московский Патриарх мог сделать это и по своей воле, считая себя во многом обязанным грекам, благодаря которым он, собственно, и стал Предстоятелем Русской Церкви.
Похоже, что менее искренним и в гораздо большей степени обусловленным давлением царя было ходатайство Патриарха Иоасафа II за Паисия Лигарида. Предстоятель Русской Церкви направил Иерусалимскому Патриарху Нектарию грамоту, в которой упрашивал последнего даровать прощение бывшему Газскому митрополиту, столь угодившему Алексею Михайловичу в деле Никона. Заступничество Иоасафа, подкрепленное, по традиции, царскими соболями и червонцами, возымело действие: сменивший Нектария на Иерусалимской кафедре Патриарх Досифей прислал в Москву грамоту, которой объявлял о прощении Паисия Лигарида, хотя и отмечал в ней в самой резкой форме неприглядные черты нравственного облика авантюриста. Правда, вскоре после этого прощения вскрылись новые неприглядные деяния Паисия, и он снова был отлучен от Церкви, что, впрочем, не помешало ему, перебравшись в 1673 г. из Москвы в Киев, устроиться преподавателем в Киево-Могилянской коллегии (там же, в Киеве, Паисий и скончался в 1676 г.).
Несмотря на то, что преследование староверов осуществлялось, главным образом, государственной властью, репрессивные меры против них вершились от имени Патриарха. Впрочем, Иоасаф II по своим убеждениям был вполне «никонианином» и в целом разделял негативное отношение к старообрядцам. Об этом, в частности, свидетельствует подписанная Иоасафом «Увещательная грамота к приверженцам старых обрядов», весьма строгая по своему содержанию. Кроме того, в 1668 г. Патриарх Иоасаф издал весьма жесткие определения, согласно которым повелевалось священников, которые отказывались служить по новым богослужебным книгам, лишать приходов и предавать суду, а просфорниц, продолжавших выпекать просфоры с восьмиконечным крестом, — отправлять на покаяние в монастыри.
В то же время Патриарх Иоасаф стремился поставить заслон и на пути новых веяний, исходящих с Запада. Так, он составил «Выписку от Божественных Писаний о благолепном писании икон и обличение на неистово пишущих оныя» и издал ее в 1678 г. в виде грамоты, подписанной тремя Патриархами: Иоасафом, Паисием и Макарием. Она предписывала сохранять традиционный канон при написании икон. Первосвятитель также написал послание к крупнейшему русскому иконописцу того времени — Симону Ушакову. Патриарх Иоасаф осуждал наметившуюся в русской иконописи тенденцию к заимствованию изобразительных средств, свойственных западноевропейской живописи.
Думается, что традиционное представление об Иоасафе II как о «слабом» Патриархе все же далеко от справедливости. Его высокая степень зависимости от государственной власти, бывшая не столько следствием его характера, сколько результатом перемен в церковно-государственных отношениях после Большого Московского Собора, тем не менее, не могла ограничить активности Предстоятеля в делах внутрицерковных, которая, следует признать, была весьма высокой, если учесть, что Патриаршество Иоасафа II было очень непродолжительным.
Прежде всего, следует отметить, что Патриарх Иоасаф уделял весьма значительное внимание миссионерской деятельности, особенно — на окраинах Российского государства, которые только начинали осваиваться: на крайнем Севере и в Восточной Сибири, особенно — в Забайкалье и бассейне Амура, вдоль границы с Китаем. В частности, по благословению Иоасафа II близ китайской границы в 1671 г. был основан Спасский монастырь.
Большой заслугой Патриарха Иоасафа в области оздоровления и активизации пастырской деятельности русского духовенства следует признать принятые им решительные действия, направленные на восстановление традиции произнесения проповеди за богослужением, которая к тому времени на Руси почти угасла. Среди предпринятых Иоасафом мер, направленных на упорядочение церковной жизни, следует отметить весьма здравый указ, который запрещал признавать нетленные человеческие останки святыми мощами без их достоверного освидетельствования со стороны церковных властей. Наводя порядок в делах церковных, Патриарх также обратил внимание на то, что клирики носят самые различные одеяния, а потому предписал священнослужителям впредь одеваться строго единообразно.
Для повышения благочестия среди народа церковного Иоасаф также издал ряд определений, которыми запрещалось работать, торговать и вершить суд в дни крупнейших церковных праздников. Патриарх вполне в духе древних церковных канонов также запретил священнослужителям принимать участие в свадебных торжествах, если они сопровождались скоморошьими игрищами и другими малопристойными увеселениями.
В Патриаршество Иоасафа II в Русской Церкви продолжалась обширная книгоиздательская деятельность. В краткий период Первосвятительского служения Патриарха Иоасафа были напечатаны не только многочисленные богослужебные книги, но и многие издания вероучительного содержания. Уже в 1667 г. вышли в свет
«Сказание о соборных деяниях» и «Жезл правления», написанный Симеоном Полоцким для обличения старообрядческого раскола, затем были изданы «Большой катехизис» и «Малый катехизис».
Во исполнение высказанного на Большом Московском Соборе пожелания об увеличении количества епархий в Русской Церкви Патриарх Иоасаф учредил кафедру в Белгороде. Под духовное окормление Белгородских архиереев была передана Слободская Украина с размещенными на ее территории казачьими полками и поселениями государевых стрельцов.
Не будучи, вероятно, образованным иерархом, Патриарх Иоасаф, тем не менее, понимал значимость дела духовного просвещения и оказывал ему покровительство. В 1668 г. прихожане московского храма св. апостола Иоанна Богослова подали на имя Иоасафа II и находившихся в Москве Патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского прошение о создании училища славянской грамматики. Предстоятель Русской Церкви не только благословил это начинание, но даже издал грамоту об учреждении вместо славянского училища целой славяно-греко-латинской гимназии. Это начинание было предпринято по инициативе настоятеля церкви св. Иоанна Богослова Иоанном Шмитковским, выпускником Киево-Могилянской коллегии и сподвижником Симеона Полоцкого. Однако, к сожалению, до открытия гимназии дело так и не дошло.
Патриарх Иоасаф II скончался 17 февраля 1672 г. и был погребен в Успенском соборе Московского Кремля, близ гробницы св. Патриарха Ермогена.
Незадолго до своей кончины Первосвятитель составил «Прощальную духовную грамоту». По ней в значительной степени можно судить о том, каковы были характер и убеждения этого Патриарха. В грамоте Иоасаф II писал:
«Также за слово Божие, и за Церковь Православную, и за Его Пресветлое Царское Величество избиенным воровским казакам Стеньки Разина даю благословение и прощение.
И еще тем, кто роптал на нас и плохое говорил, и потом исповедовался мне и принял от меня в том прощение, и тем, кто от стыда, или забвения, или из опасения не исповедался, и тех, кто умер, и тех, кто жив, — всех разрешаю и прощение им подаю, по данной мне благодати Святого Духа и по сказанному Христом: примите Дух Свят, и им же отпустите грехи, отпустятся, и им же удержите, удержатся.
А тех священников и диаконов, которых от священства отлучил за их недостоинство, — и тех всех прощаю, но священствовать не позволяю, потому что священство, как повелевает правило святых апостолов, — приемый и неприятный, сам неприятен.
Тех же, кто нашему архипастырскому повелению во всем противились и своим злым жестокосердием и упрямством не повиновались церковным догматам, все вопреки в суемудрии своем говорили, потому что по сути своей — развратники и раскольники. И их тщетной и суемудренной прелестью и льстивым подпадением много соблазна и раздора в мир принесено было.
<> Сего ради и я, смиренный, за ваше на Святую Церковь ратование и разделение проклятию предаю вечному, и от Святой Церкви, как плевелы от пшеницы отметаю.
Блюдите, да не сбудется на вас евангельское слово: соберите пшеницу в житницы, плевелы же сожгите огнем неугасимым.
А ежели кто от вас с верою несомненной и с чистым покаянием припадет и как прося нашего прощения и всего Освященного Собора, тот как блудный сын облечется в первую одежду нетления, и злат перстень на руке носить будет, и милость Всещедрого Бога и наше пастырское благословение и прощение да будет с ним во все дни жизни".
