Памяти генерала Ренненкампфа

ОТ РЕДАКЦИИ. Ночью 1 апреля 1918 года большевики зверски убили бывшего командующего 1-й армией во время Восточно-Прусской операции 1914 года, генерала от кавалерии Павла Карловича фон Ренненкампфа. Сегодня исполняется ровно 105 лет со дня этого злодейского преступления.

«Ради спасения своей жизни я изменником не стану и против своих не пойду».

Генерал Павел Ренненкампф

Как правильно вступиться за брата и честь семьи

Братья Павел и Владимир учились в одном классе, несмотря на то, что Владимир был старше. В архаичной царской системе образования такое было не редкость. И заведение, в котором учились братья, было не простым: не школа или гимназия какая, а Рыцарское Домское училище (так оно называлось) — старейшее учебное заведение эстляндского дворянства. Как читатель уже догадался, герои наши были из русских или прибалтийских немцев, а дело происходило в Эстляндской губернии Российской империи, что ныне, благодаря всяким революциям и прочим перестройкам, относительно независимая Эстония.

Итак, 1870 год. Рыцарское училище. Старший брат Владимир был слаб здоровьем и страдал желудком (отчего он в своё время и умер). Однажды на уроке, который вёл сам директор училища, у Владимира желудок разболелся так, что он попросил разрешения уйти с урока. Директор не позволил, да ещё назвал эту просьбу свинством. Без всякой иронии скажем — так вот воспитывали рыцарей, наследников всех этих Орденов, — ну не может у рыцаря болеть желудок во время такого ответственного мероприятия, как урок.

Кстати, мы не сказали. Полное имя нашего героя Павел Карлович Эдлер фон Ренненкампф. И из двух братьев именно он был лидер, несмотря на то, что был младше. Видимо, сказывалась болезненность старшего.

В общем, оскорбившись словами директора, Павел сказал, что свиней между Ренненкампфами быть не может, а для вящей, видимо, убедительности запустил в директора чернильницей. Потом взял за руку больного перепуганного брата и увёл домой.

Дома он, конечно, обо всём рассказал и попросил отца забрать их документы из школы. Отец немедля поспешил в училище. Он понимал, что по поводу случившегося состоится училищный совет, и сыновей неминуемо исключат — проступок нешуточный; это в наше время интернет переполнен сценами издевательств учеников над учителями, а в отсталой империи учителей уважали, и бросать в них чернильницами законы и обычаи не позволяли. Отец ещё радовался, что снаряд не попал в директора, а пролетел над его головой.

С другой стороны, остзейский немец Карл Густав фон Ренненкампф, владелец наследственного имения своего рода, штабс-ротмистр Российской императорской армии в отставке, сам воспитывал своих многочисленных детей (кроме Павла и Владимира в семье росли ещё четверо) рыцарями (он сам так говорил) и душой и телом, вплоть до того, что, к примеру, гуляя, оставлял в лесу какую-нибудь вещь, и с наступлением темноты кто-то из маленьких должен был найти эту вещь и принести домой — так закалялся характер. Соответственно, позволять обзывать себя и своих родных свиньями рыцари не должны были ни в коем случае.

Тем интересней то внушение, которое сделал отец сыну, вернувшись с документами из школы. Он сказал, что сын прав, заступившись за больного брата и не позволив даже директору оскорблять его грубыми выражениями. Желание защитить свою фамильную честь отец счёл правильным. А вот выбранный для этого способ назвал неверным, нерыцарским и неблагородным.

— Бросать в директора чернильницей — дикость, — сказал папа Карл Густав Ренненкампф, — которую я объясняю твоей молодостью и неумением себя сдержать. Директор, прежде всего, — человек, к тому же старый, ты же — мальчик. И ещё директор — твоё начальство. Никогда не забывай этого. Ты мог взять брата и уйти из класса, сказав, что вам не место в школе, где её глава — директор — позволяет себе так выражаться и незаслуженно оскорблять. Я бы, конечно, забрал вас из школы после таких слов директора.

Словесным внушением дело не ограничилось. Нерыцарское поведение требовало наказания. Наказанием было определено. Гельсингфорское пехотное юнкерское училище, куда отец отдал отпрыска. При этом напутствовал вполне отечески: «Если ты сильный характером и умный, то и там не пропадёшь. Выйдешь с честью человеком и сделаешь карьеру».

Предсказание сбылось. Окончив не самое престижное, но известное своими строгими порядками юнкерское училище, Павел Ренненкампф впоследствии смог выдержать бешеный экзамен в Академию Генерального штаба, что проложило путь его карьере. Дальнейшая его судьба хорошо известна.

Владимир пожелал разделить судьбу брата, пострадавшего из-за него, и уже по своей воле пожелал учиться в том же Гельсингфорском юнкерском. Военную карьеру ему пришлось прервать по причине слабого здоровья, хотя неудачной её назвать нельзя: штабс-ротмистр Литовского уланского полка Владимир (Вольдемар) Константин фон Ренненкампф — участник Русско-Турецкой войны 1877−1878 гг., освобождал Болгарию, в отставке продолжал служить укреплению обороны России на должности директора «Русского общества для выделки и продажи пороха». Умер в начале 1912 года, пятидесяти девяти лет от роду.

Генерал у себя дома

Вид генерал Ренненкампф имел, конечно, представительный. Впечатляет на фотографиях даже в зрелом возрасте — мощный торс с необычайно выпуклой грудью, воинственные усы. Было время — его фотографии знала вся Россия. В декабре 1912 года генерал был командирован в Тауроген, на торжества по случаю столетия заключённой в этом восточно-прусском приграничном городке русско-немецкой конвенции для борьбы с Наполеоном. Будучи генерал-адъютантом, он должен был ехать в соответствующей форме, но Павел Карлович предпочёл парадный мундир Забайкальского казачьего войска. Он знал, как немцы боятся казаков, и какие легенды ходят о них в Европе со времен гибели в России наполеоновской армии объединённой Европы. Для пущего эффекта надел самую громадную папаху из рыси, из рук не выпускал нагайку. Поднимаясь в зал для парадного обеда, специально шагал разом через три ступени. Вышло нечто устрашающее: громадные торчащие усищи, папаха, нагайка, огромные сапоги. Немцы получили подтверждение своим легендам, ведь перед Первой мировой в европейской, и особенно в немецкой прессе, про казаков писали всякий устрашающий вздор, вплоть до утверждений, что казаки едят детей (совсем как в наше время, когда в Европах про русских рассказывают всякие ужасы, дескать, русская мафия, и не улыбаемся..) Об этой своей выходке Реннекампф лично докладывал Николаю II, отчитываясь о поездке. Государь был доволен, много смеялся.

Будучи командующим военным округом, почти шестидесятилетний Реннекампф день начинал так: просыпался рано, одевался сам, без помощи слуги, в тишине, не желая беспокоить домашних (вставал как мышка — вспоминала жена), одевался сколь быстро, столь и бесшумно. Не выпив ни любимого кофе, ни чаю, уезжал на верховую прогулку. За городом на известном месте к условному времени ожидал с лошадью солдат, он же принимал лошадь после прогулки, встречая на месте, которое назначал Реннекампф: через город генерал возвращался пешком или ехал на извозчике, ездить верхом по городу он не любил — жалел ноги лошади на каменной мостовой. После такой многовёрстной прогулки он всегда был весел и жизнерадостен, принимал ванну, делал гимнастику — несколько упражнений со спиральной пружиной и гирями, и только потом выпивал в столовой чашку кофе — это был его первый завтрак. Потом уходил в кабинет заниматься или принимать доклады, либо шёл в штаб, опять же пешком. Жена и дети вставали много позже. При этом он и ложился очень поздно и всегда жалел, что на сон уходит так много времени. Он и ложился также тихо, буквально на цыпочках, никого не беспокоя, даже слуг. С прислугой генерал был отменно вежлив, никогда не повышал на людей голос, даже когда делал замечания, говорил ровно и спокойно. Как вспоминали близкие: «Вообще он никому в доме не мешал жить, и все пользовались свободой». Но неукоснительно требовал, чтобы к завтраку (настоящему русскому дореволюционному, который, по нашим современным понятиям, скорее обед, а то, что мы сегодня считаем завтраком — это утренний чай) и к обеду все домашние собирались вместе, и не дай Бог кому опоздать хоть на пять минут. Все должны были быть тщательно одеты, у детей вымыты руки. Детям запрещалось разговаривать за обедом, только старшие могли отвечать на вопросы, если к ним обращались взрослые. На парадных обедах дети и гувернантки не присутствовали, им в таких случаях накрывали отдельно, в другой комнате.

Примечательно, что дома генерал никогда не говорил о служебных делах и категорически запрещал обсуждать их за столом во время обеда или завтрака, или на званном парадном приёме. Считал это просто недопустимым. С одной стороны, это был элемент светскости — с присутствующими дамами надо поддерживать занимательные светские беседы, а не скучные служебные, с другой — необходимость соблюдения военной тайны, к чему приучал подчинённых, требуя никогда не обсуждать служебные дела при дамах и слугах.

Будни жены командующего военного округа

В описываемое время в Российской империи было 12 военных округов. Соответственно, Вера Николаевна Эдлер фон Ренненкампф была одной из 12 дам на всю страну соответствующего ранга и положения. Для дочери армейского штабс-капитана из Таганрога это был второй брак. Первым её мужем был греческий подданный банкир Георгий Крассан, брак продлился всего полтора года — муж умер от туберкулёза, оставив жену с ребёнком. Это случилось в 1901 году. Через пять лет Вера Николаевна вышла замуж за Ренненкампфа. Между супругами было 24 года разницы, но, как вспоминала сама Вера Николаевна, никто и никогда этой разницы не замечал, настолько генерал всегда был бодр, здоров и отлично выглядел. Военные историки того времени подтверждают: Ренненкампф день и ночь на коне, проверяя свои войска, которые очень боялись его всегда внезапных наездов, ему солдаты и офицеры за эти внеплановые проверки даже прозвище дали — «жёлтая опасность», по цвету лампас Забайкальского казачьего войска, в котором генерал одно время служил; но и войска он к войне подготовил.

Дочь Веры Николаевны от первого брака Павел Карлович удочерил; по его ходатайству, указом императора Николая II Ольга была принята в подданство России, одновременно именным Высочайшим указом Правительствующему Сенату повелено ей, Ольге, принять фамилию «Ренненкампф», а также отчество «Павловна» и пользоваться правами потомственного дворянства. Сам генерал был женат трижды и, кроме упомянутой приёмной Ольги, имел ещё четырёх дочерей: Аделаиду (1883 г. р.) и Ираиду (1885 г. р.) от первого брака, Лидию (1891 г. р.) от второго, Татьяну (1907 г. р.) от третьего. Что интересно, старшие девочки были лютеранского вероисповедания, другие девочки — все православного, как, естественно, и Вера Николаевна; сам Павел Карлович Ренненкампф был лютеранского вероисповедания, но после своей трагической отставки в 1915 году принял православие; он говорил, что пока был на службе, переходить в православие ему было не с руки, во избежание толков, что в оное он переходит ради карьерных соображений. Примечательно, что занимавший пост Военного министра до Сухомлинова генерал Редигер (с которым у Ренненкампфа были очень сложные отношения: Редигер 7 лет продержал Ренненкампфа на посту корпусного командира, отклоняя под различными предлогами желание Николая II дать генералу повышение) поступил точно так же, приняв православие после своей отставки на склоне лет.

Павел Карлович любил говорить Вере Николаевне, что, когда она родилась, он вступил в брак с фон Тальберг, которая вскоре умерла от простуды и чахотки. Портрет первой жены всегда висел в кабинете генерала, и Вера Николаевна относилась к этому с полным пониманием. «Генерал очень чтил память своей первой чудной жены», — так писала сама Вера Николаевна.

Такие вот семьи были в Империи.

Был ещё второй брак, неудачный (Ренненкампф поспешил с ним ради малолетних детей), но тоже по-своему интересный, даже с элементами свойственного Ренненкампфу рыцарского отношения к женщинам. Строго говоря, был и ещё один брак, между вторым и третьим, от которого Павел Карлович сбежал на войну, но он оказался недействительным. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Вернёмся к Вере Николаевне.

Жизнь была немилосердна к этой женщине. Пожалуй, не беря в расчёт детские годы, брак с Павлом Карловичем, точнее его годы с 1906 до 1914 были единственным временем, когда она была счастлива. Потом была очередная, третья для генерала война, к которой он так долго готовился сам и готовил войска — прерванная для него так несчастливо, Самсоновская катастрофа, обвинения в поражении, обвинения в предательстве и германофильстве, отставка, точнее отлучение от службы, — когда страна воевала, воевала его армия. Три года моральных пыток, как выразился один эмиграционный историк. Потом тюрьма Временного правительства, тюрьма правительства Советского, попытка выжить на нелегальном положении, зверская расправа. Долгие годы эмиграции, в нужде, в попытках обелить перед историей имя мужа, что она обещала ему перед расстрелом.

Но до этого ещё есть время, и пока Вера Николаевна жила жизнью жены командующего округом, занимаясь всеми положенными ей по общественному положению делами, председательствуя в разнообразных обществах и комитетах — например, являлась попечительницей и членом правления местного отделения Красного Креста, занималась благотворительностью, созданием школы для нуждающихся офицерских детей и, естественно, своими детьми, домом.

Случались и такие истории.

Однажды на прогулке Вера Николаевна встретила печальную процессию — хоронили какого-то офицера. За гробом шла молодая ещё вдова и дети, группа офицеров. Вера Николаевна спросила, кого хоронят, офицеры ответили — капитана Карвовского. Фамилия ничего не говорила Вере Николаевне, но всё равно, расстроенная, прервав прогулку, она вернулась домой. Войдя в кабинет мужа, рассказала, что её расстроили похороны. Генерал, конечно, знал о смерти капитана; по просьбе жены он позвонил в штаб, узнал адрес вдовы. На другой день Вера Николаевна поехала к вдове, инкогнито, автомобиль оставила далеко от домика капитана. Взяла немного денег, полагая, что вдова наверняка истратилась во время болезни и на похороны и, вероятно, нуждается, а пока получит пенсию, ей надо помочь, но так, чтобы она не узнала, кто ей помог. Вообще Вера Николаевна была уверена, что вдова её не знает — где жена простого капитана, а где супруга командующего. Кроме того, Вера Николаевна в то время носила траур по матери: «.. у меня был густой креп».

Позвонила. Открыла старушка в чёрном, вероятно, мать покойного или вдовы. Вера Николаевна попросила принять её по делу. Старушка провела посетительницу в столовую, где были двое детишек, вскоре туда же вышла вдова. Выяснилось, что у неё был ещё третий, грудной ребёнок. Кроме детей с ними жили её мать и молодая девушка, сестра. Муж, капитан Карвовский, переболел воспалением лёгких и, не долечившись, пошёл в караул. Простудился ещё раз и от этого скончался.

Рассказывая сама, удрученная женщина не расспрашивала посетительницу, кто она — не до того ей было. Вера Николаевна коротко сказала только, что сама военная дама, узнала о её несчастии и решила навестить и дать совет, как поступить дальше, чтобы, не теряя времени, обеспечить себя. Вдова поблагодарила, заметив, что чин у её мужа был небольшой и пенсия будет маленькая, а детей много. Но Вера Николаевна разбиралась лучше, она пояснила, что её дело совсем другого рода. Её муж погиб при исполнении служебного долга, следовательно, она может получить специальное пособие из сумм командующего войсками. Муж её имел ранение, поэтому ещё до получения пенсии она может получить пособие от комитета раненых. А главное, посоветовала, не теряя времени, уже завтра обратиться к генералу Ренненкампфу и просить его помочь во всём этом.

Вдова отнекивалась. Сказала, что она маленький человек и не может тревожить такое высокое лицо. К тому же, генерал очень строгий, она никогда не решится подойти к нему. Вера Николаевна отвечала, что для хлопот о пенсии нет больших и малых лиц. Генерал строгий, но только в том, что касается службы, а не к вдовам и нуждающимся в защите и помощи. Для убедительности заверила:

— Я сама много раз обращалась к генералу Ренненкампфу и никогда не получала отказа в правом деле и защите.

Ну, а что, ведь чистую правду сказала! Так и было за все годы её брака.

Ещё добавила, что генерал — рыцарь в отношении ко всем, особенно к женщинам. Он ценит хороших офицеров, поэтому она, как вдова участника войны, получит от него всё, что в данном случае возможно.

В общем, убедила, нажимая на то, что женщина должна преодолеть ложный страх перед командующим и ради сирот пойти и хлопотать. Взяла с неё слово, что на завтрашний день она будет у генерала в приёмный час ходатайствовать о пенсии и пособии.

Только тут вдова поинтересовалась, кто визитёрша. Вера Николаевна отвечала, что у неё есть причины не называть своего имени. Вдова сказала, что верит ей, раз она сама хлопотала у генерала.

Ещё Вера Николаевна поинтересовалась, не хотела бы женщина где-нибудь устроиться и зарабатывать сама. Оказалось, что есть такое место — заведование «монополькой» (продажей казённого вина), особо ценное тем, что при магазине давали квартиру с отоплением и освещением. Однако на это место множество желающих, потому получить его очень трудно, да и само получение этого места зависит от губернатора, а не от военных. Вера Николаевна посоветовала и об этом просить генерала, потому что он может оказать протекцию у губернатора.

Уходя, Вера Николаевна положила на стол конверт с деньгами; извинившись, просила принять эту небольшую сумму как от своей сестры, и была очень довольна: «.. что она взяла деньги, поблагодарив, и не делала из этого истории и неловкости».

Вера Николаевна поспешила домой. «Дома я просила мужа принять вдову и сделать для бедняжки всё, что в его силах. Конечно, муж мне это обещал. Он сказал, что его долг помочь ей, для этого в его распоряжении есть специальные суммы, тем более что её муж был прекрасным офицером и погиб на службе. Я очень обрадовалась и просила генерала разрешить мне находиться в назначенный час в соседней с кабинетом комнате и даже подглядеть в замочную скважину, как Карвовская будет с ним говорить. Я видела, что она трусит, и хотела посмотреть, как генерал её успокоит. Просила его посадить вдову так, чтобы я могла хорошо её видеть. Муж долго смеялся над моими словами, назвал это ребячеством, но всё сделал, как я просила».

В назначенный час доложили о приезде Карвовской. Подглядывающая Вера Николаевна видела, как бледная, в слезах женщина украдкой перекрестилась, прежде чем войти в кабинет генерала. Но, конечно, всё устроилось хорошо. Даже лучше, чем задумывала Вера Николаевна. Кроме того, что Ренненкампф немедленно распорядился выдать вдове довольно крупное пособие из средств округа, он помог ей составить еще два прошения в Петербург: одно об усилении пенсии, другое — для получения пособия от Александровского комитета о раненых. Он также написал письмо к губернатору о «монопольке». Вдова ушла вся в слезах. Позже благодаря Ренненкампфу её сестра получила в местной гимназии место классной дамы, а детей капитана определили на казённый счёт: мальчика в кадетский корпус, девочку — в московский институт. Фактически на попечении вдовы остались только её мать и грудной ребёнок. По сути, материальное положение семьи стало даже лучше, чем при жизни покойного капитана.

Карвовская потом всюду рассказывала, какой генерал Ренненкампф добрый, вежливый и мягкий, совсем не такой суровый, как о нём всюду говорят.

Инкогнито Веры Николаевны, конечно, вскоре раскрылось, о чем она очень досадовала.

Русские судьбы: Ольга Ренненкампф

Нельзя не сказать несколько слов о судьбе Ольги Ренненкампф, приёмной дочери генерала. Девочка росла необычайно талантливая, и это была не та одарённость, которую каждая мать, каждый родитель видит в своём ребёнке, зачастую выдавая желаемое за действительность. В классе была первой ученицей. Когда обучалась в Смольном институте благородных девиц, сама светлейшая княгиня Ливен Елена Александровна, начальница Смольного, называла её украшением института. Особенно хорошо ей удавались сочинения, причём как на русском, так и на французском языке, последним она владела в совершенстве, говорила прекрасным литературным языком. Прекрасно рисовала. Вере Николаевне даже учителя потом писали, что не могут до сих пор забыть свою ученицу, таких талантливых, умных и серьезных учениц редко можно встретить. Учителя девочку не просто хвалили, ей предрекали в будущем известность!

Увы. Осенью 1918 года, спустя несколько месяцев после убийства генерала, прямо на квартире, прямо на глазах у матери была убита её старшая дочь. Было ей всего 16, она только что с золотой медалью окончила гимназию.

Вера Николаевна в своих воспоминаниях пишет об этом глухо, не вдаваясь в детали. Некоторые подробности приводит в своих «Записках» таганрогский историк, тоже учитель, современник и очевидец Павел Петрович Филевский: «Это была необыкновенная девушка, как по своей изящной красоте, так и по развитию и благовоспитанности. Её постигла ужасная судьба. В неё влюбился офицер Вишневецкий до самозабвения, но особого сочувствия не встретил, хотя в семье к нему относились внимательно, в пределах приличия. Чувствуя, что это не то, что ему надо, тем более что мать умышленно говорила о необходимости учиться, Вишневецкий однажды явился на квартиру Веры Николаевны и выстрелил в упор в вышедшую в гостиную Олю, убив её наповал».

Второй выстрел офицер произвёл в себя, пистолет дал осечку. Его судили, приговорили к ссылке.

Россия! Страна больших страстей! И грозных судеб. Особенно, если эти судьбы приходятся на годы переворотов и революций.

Автор — Вадим Приголовкин

https://russlovo.today/rubricator/Istoricheskie-fakty/ura_-my-ne-evropa-46--istoricheskie-mozaiki