Рецензия на заключение экспертов по делу Pussy Riot

В ближайшие дни Таганским судом Москвы будет рассмотрено уголовное дело по обвинению трёх женщин в совершении преступления, предусмотренного ст. 213 Уголовного кодекса РФ (Хулиганство), выразившемся в неприличных танцах и нецензурных выкриках в Храме Христа Спасителя 21 февраля этого года. Очевидно, что на окончательное решение по этому делу заметное влияние окажут результаты экспертизы совершённого подсудимыми преступного деяния. 14 мая постановлением следователя по этому делу назначено проведение комплексной судебной психико-лингвистической экспертизы комиссией в составе Председателя комиссии, доктора филологических наук, профессора В.Ю.Троицкого и членов — доктора психологических наук В.В.Абраменковой и доктора юридических наук И.В. Понкина. Текст заключения экспертизы выложен на страницах ЖЖ защитника обвиняемых М. Фейгина.
Поскольку уважаемый Марк Захарович Фейгин, защищающий подсудимых, предложил проанализировать данный документ с точки зрения его дальнейшего оспаривания в суде, предлагаем объективную, беспристрастную оценку этому документу.

Личность и беспристрастность экспертов

Первый момент касается, конечно, личности экспертов. Вероятно, именно обсуждению этого вопроса будет посвящено много места в спорах между обвинителем и адвокатом. Традиционно при обсуждении экспертов у стороны, которая не согласна с заключением, есть две позиции, которые нужно доказать: ангажированность экспертов и их низкая квалификация применительно к предмету исследования.

Что касается последнего, то сомневаться в высокой квалификации экспертов не приходится. Кроме того, обычно в судах обсуждаются не столько квалификационные характеристики, сколько регалии экспертов, поскольку суд сам не в состоянии разобраться, где в степени образованности своего эксперта, если только нет уж явных промахов с его стороны.

Ангажированность экспертов в уголовном деле — опасная вещь, и её нужно рассматривать с разных сторон. Самая банальная заинтересованность эксперта в деле — это его личная заинтересованность в исходе дела. Скажем, его родственник или участник процесса является подсудимым, и эксперт хочет его выгородить. Этот вариант в данном случае совершенно исключён. Более сложная ангажированность — это наличие какого-то рода зависимости эксперта от одной из сторон. Такого рода зависимость иногда характерна для ведомственных экспертиз, которые, будучи подчинёнными тому же ведомству, что и следователь, выдают «нужные» ему заключения. Не будучи напрямую «заинтересованы» в исходе конкретного дела, такие эксперты, однако, не свободны от внутреннего корпоративного или административного давления. Думается, что исходя из персоналий экспертов, такой вариант тоже исключён. Эксперты работают в совершенно разных учреждениях, не имеющих никакого отношения к «профессиональному судопроизводству», следовательно, сложно представить себе наличие какой-либо зависимости от участников процесса.

Есть ещё более высокий уровень ангажированности — идеологический. Понятно, что каждый человек имеет свои мировоззренческие установки, которые могут доминировать в некоторых случаях над его профессиональными качествами. Тут нужно несколько разделить разные моменты. Есть общепринятые мировоззренческие нормы, а есть нетрадиционные, вплоть до экстремистских. Если эксперт излагает в своём заключении доводы, основанные на общепринятых нормах, которые, конечно, в европейской культуре всецело базируются на христианских заповедях, то ангажированностью это считать нельзя. Можно было бы считать ангажированным такого эксперта, который стоит на позиции, нетрадиционной для страны, для большинства её жителей. Конечно, эта ангажированность может иметь значение только в определённом виде экспертиз, — таких как психологическая, литературоведческая, но вероисповедание или мировоззрение эксперта никак не должно отражаться на его заключении по сугубо техническим вопросам (например, в баллистической или трасологической экспертизе).

Исходя из изложенного, оснований для того, чтобы подвергать сомнению независимость и незаинтересованность экспертов в данном случае нет, если только стороне защиты не удастся привести какой-нибудь существенный аргумент в пользу противного.

Аргументы по существу экспертизы уже несколько дней обсуждаются на сайте стороны защиты.

Первый аргумент — исследование в экспертизе, да и в самом обвинительном заключении вопросов, касающихся не самих действий в Храме Христа Спасителя (далее — ХСС), а видеозаписи, опубликованной в Интернет.

Это довольно просто проверяется. В тексте заключения, уже на странице 6 Заключения эксперты определяют предмет своего исследования, указывая на то, что исследуется не только ролик размещённый в Интернет, но и действия, совершавшиеся непосредственно в ХСС.

Второй момент — это приведение аргументов, касающихся постановлений Соборов Православной Церкви, на которых основывается Заключение (страница 7).

Очевидно, что этот аргумент, звучащий в настоящее время как некий юридический нонсенс сродни ссылкам на Дигесты Юстиниана, будет неоднократно обыгрываться защитой, а также в прессе. Однако необходимо учитывать тот контекст, в котором приводится этот довод. Действительно, постановления Соборов не имеют правового значения сами по себе. Было бы странно, если бы в гражданском суде стороны могли ссылаться на постановления Соборов как на нормативные акты, регулирующие их взаимоотношения между собой. Однако практика показывает, что когда речь идёт о внутреннем регулировании деятельности религиозных организаций, суды ориентируются на не противоречащие законодательству РФ нормы этих организаций. На этот момент обращают внимание эксперты на станице 8 Заключения со ссылкой на пункт 2 ст. 15 ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях». Это подтверждает и судебная практика. Так, при рассмотрении вопроса об увольнении певчего Покровского собора г. Тамбова судом в качестве аргументов были признаны неявка его в Троицкую родительскую субботу на Архиерейское Богослужение, а также несоответствие его высоким нравственным требованиям к певчему РПЦ. Более того, в судебной практике встречаются решения, распространяющие даже незафиксированные в каких-либо канонах, но общепринятые нормы, на гражданско-правовые отношения. Скажем, при рассмотрении Салаватским горсудом Башкортостана одного из дел о взыскании компенсации морального вреда исследовались вопросы, касающиеся принятых в Православии норм о времени захоронения, причём вопрос был поставлен о взаимоотношениях между гражданином и ритуальным агентством. Аналогичным образом при исследовании вопросов о предоставлении права на прохождение альтернативной службы членам религиозной организации «Свидетели Иеговы», суд принимает во внимание канонические установления этой организации.

При этом следует учитывать, что далее, на странице 8 Заключения приводится ссылка на правила поведения в ХСС, вывешенные на видном месте при входе, так что правила поведения в ХСС должны были быть известны любому входящему.

Третий вопрос — обязаны ли все (и верующие, и неверующие) исполнять канонические правила, установленные религиозной организацией?

Вопрос не такой простой, хотя обеим сторонам он кажется очевидным. Сторона защиты полагает, что светский характер государства предполагает полное разделение государственной и религиозной сферы, исключает их взаимное пересечение, в том числе в охранительных нормах. Сторона обвинения утверждает, что государство обязано охранять внутренние установления религиозной организации, если они не противоречат закону, от внешних посягательств.

Представляется, что при разрешении этого вопроса нужно разделять совершенно разные понятия. Во-первых, в нашем случае речь идёт не о частном действии лиц, которое было бы интересно только им, а о публичном, направленном на максимально возможный круг лиц. Одно и то же действие может быть и публичным, и частным. Если гражданин приходит в магазин, покупает курицу и засовывает её у себя дома куда ему угодно, — это, безусловно, его личное дело, не интересующее закон, разве что в плане оказания ему психиатрической помощи при необходимости. Если тот же самый гражданин привлекает журналистов, делает из своего приобретения шоу, всеми силами старается привлечь общественное внимание как к способу приобретения той же курицы, так и к способу её употребления, — это уже публичное действие, которое может заинтересовать закон с разных точек зрения. Хотя, безусловно, правила поведения в магазине не являются составной частью законодательства РФ, демократическое государство тем и отличается от тоталитарного, что оно устанавливает максимально возможную автономию внутреннего регулирования для субъектов права. Если бы все правила поведения были регламентированы государством (как ранее это происходило в СССР), то это означало бы попытку вмешательства государства во внутренние дела всех субъектов права. Напротив, демократия предполагает роль государства как «ночного сторожа», охраняющего покой своих граждан, пресекающего любые действия, нарушающие чужое спокойствие. Именно по этой причине любой субъект права собственности вправе защищать свою собственность вплоть до пределов необходимой обороны от незаконного посягательства. Мировой опыт показывает, что там, где государство устраняется от защиты внутренней автономии, возникают неблагоприятные общественные процессы, перемещающие центры узаконенного насилия из сферы государства в сферу частных лиц (суды Линча, например). Во избежание неконтролируемого насилия частных лиц, функция восстановления социальной справедливости отдана государству. Не случайно ч. 2 статьи 43 Уголовного кодекса РФ в качестве первой и основной цели наказания называет месть осуждённому (именно так следует понимать эвфемизм «восстановление социальной справедливости»). Итак, забрав в свою компетенцию месть и перевоспитание преступника, государство оставило свободным субъектам права возможность самостоятельно регулировать отношения как внутри себя, так и вообще на своей «территории». Здесь «территорию» следует понимать достаточно широко, не ограничиваясь только формальными рамками земельных участков, зданий, сооружений или помещений. Главное, говорит вышепроцитированный закон о свободе совести, — чтобы эти правила не нарушали государственное законодательство.

При этом известно, что и само государство устанавливает определённые правила поведения в своих учреждениях. Так, за неприличное поведение в суде лицо может быть осуждено по статье 297 Уголовного кодекса РФ, причём для квалификации деяния по этой статье достаточно единожды оскорбить любого из участников судебного процесса. Отметим здесь, что речь идёт, хотя и о публичном месте, но всё-таки в более частном вопросе, потому что неуважение к суду имеет определённые границы, — сложно оскорбить при этом в целом всю судебную систему, статья направлена на защиту именно участников конкретного судебного процесса. При этом речь совсем не идёт о каком-нибудь крушении стульев, столов, надругательстве над государственными символами — ещё раз подчеркнём, речь идёт только об оскорблении, даже единичном любого из участников процесса. А уж что такое оскорбление — не записано ни в одном нормативном акте, и существует только в общественном сознании в конкретный момент.

Аналогичным образом государство защищает правила публичного порядка. Правда, защита общественного порядка выражена у нас в разных статьях. Очень часто приходится встречать аргумент, что женщины «ничего не ломали, ничего не крушили в ХСС, следовательно, нет состава хулиганства». Но это ошибочное толкование закона. Если бы их действие сопровождалось какими-либо разрушениями, следственные органы, очевидно, квалифицировали бы их дополнительно по ст. 214 Уголовного кодекса РФ, предусматривающей ответственность за вандализм. Состав хулиганства не предполагает сам по себе нанесение какого-либо вреда имуществу. Объект этого преступления — общественные отношения. Аналогичным образом можно сказать, что лицо, осуществляющее незаконное хранение наркотиков, не приносит своими действиями никому вреда, и тем не менее — подлежит наказанию по законам практически всех существующих государств мира. Государство защищает именно общественные отношения, а не только имущество в его банальном материалистическом понимании.

Отношения внутри религиозной организации, между религиозными организациями и между религиозными организациями и иными гражданами в любом обществе требуют особой осторожности. Практика показывает, что недостаточная защита стабильности таких отношений вызывает всплески противозаконных действий, обусловленных религиозным или антирелигиозным фанатизмом. Поэтому одинаково важно защищать неприкосновенность религиозных святынь, особенно если они являются таковыми для значительного числа граждан. Самоустранение государства от такой защиты чревато разгоранием межрелигиозной вражды и самосуда.

Поэтому нет никакого сомнения, что под общественным порядком, который нарушает лицо, совершающее акт хулиганства, понимается не только такие правила, которые напрямую изложены в нормативном акте, исходящем от государства, но и такие, которые устанавливаются частным собственником на своей территории, общепринятыми нормами морали, религиозными нормами на территории религиозной организации, причём вне зависимости от того, является ли лицо членом такой организации, участником общей долевой собственности на имущество или вообще лицом, причастным к установлению этих правил.

Было ли в действиях подсудимых нарушение общественного порядка?

При ответе на этот вопрос стоит обратить внимание на поведение и общие высказывания подсудимых и представленной ими «группы». В разное время они утверждали, что некоторые из них сами являются «православными». Более того, из текстов их сочинений видно, что они знакомы с лексикой религиозных текстов православного направления, в ХСС они демонстрировали отдельные элементы внешнего поведения православных (имеется в виду эпизод, описанный в Заключении, когда одна из участниц упала на колени и стала креститься на солее). Всё это в совокупности свидетельствует о том, что участницы «группы» хорошо ориентировались в том, в какое пространство они входят и какие правила поведения в этом пространстве действуют. Поэтому довод о том, что «никто не обязан знать постановления какого-то античного собора», не имеет отношения к подсудимым. Конечно, текст нормы в формально-юридическом смысле большинство прихожан, в том числе, скорее всего, и подсудимые, не знают, однако она всем ясна, подобно тому, как большинству людей известна норма о недопустимости кражи, хотя номер статьи Уголовного кодекса и её текст знаком далеко не всем.

Судя по внешним признакам подсудимых, их действия были направлены именно на нарушение этих норм. А между тем, как указывается в п. 2 Постановления Пленума ВС РФ от 15.11.2007 N 45:

«При решении вопроса о наличии в действиях подсудимого грубого нарушения общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу, судам следует учитывать способ, время, место их совершения, а также их интенсивность, продолжительность и другие обстоятельства. Такие действия могут быть совершены как в отношении конкретного человека, так и в отношении неопределённого круга лиц. Явное неуважение лица к обществу выражается в умышленном нарушении общепризнанных норм и правил поведения, продиктованном желанием виновного противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное отношение к ним».

Из текста очевидно, что этот квалифицирующий признак у подсудимых налицо, и отрицать его бессмысленно, потому что они знали, каковы общепризнанные правила поведения в данном месте, и сознательно шли на их нарушение.

Была ли в действиях подсудимых политическая, идеологическая либо религиозная ненависть или вражда к социальной группе?

Вражда, ненависть к другим людям — это явления психологические. Никогда достоверно невозможно сказать, ненавидит ли один человек другого или группу людей, потому что мнение человека может изменяться по нескольку раз в день. Правоприменители и не должны «копаться» в глубине души подсудимого, выискивать, каково его настроение в конкретный период времени. Для закона важно внешнее проявление вражды. Она может проявляться во внешних действиях, направленных прямо против соответствующей группы или религии, хотя в другое время то же лицо может заявлять, что оно не только не имеет ничего против, но и напротив, само является членом этой социальной группы или приверженцем соответствующей религии. В Заключении достаточно чётко отмечены те элементы, которые свидетельствуют о наличии вражды к членам РПЦ, — это и уничижительное указание на их «ползание» перед святынями, и оскорбительное именование руководителя их организации, и крайне оскорбительные выкрики с солеи.

Аргумент относительно аренды Зала Церковных Соборов и принадлежности ХСС

Возвращаясь к дискуссиям об аргументах против Заключения, нельзя не отметить аргумент по поводу принадлежности ХСС. Высказывается мнение, по которому, поскольку здание ХСС находится в государственной собственности города Москвы, то и церковные правила на этой территории действовать не могут. Это аргумент, конечно, совершенно не юридический, а чисто полемический, поскольку здание находится в законном владении и пользовании религиозной организации, как и многие другие храмы Москвы и других городов, и законный владелец (который может и не быть при этом собственником) вправе не только устанавливать свои правила на этой территории, но и защищать их даже от собственника (статья 304 Гражданского кодекса РФ).

Возможность аренды Зала Церковных Соборов, находящегося недалеко от ХСС и объединённых в один комплекс с ним, может ввести в заблуждение, пожалуй, только не-москвичей. Совершенно очевидно, что зал для публичных мероприятий, находящийся вне ХСС, не может считаться частью здания, предназначенного для религиозного культа. Подсудимые совершали свои действия не в этом зале, который находится в другом месте, а именно в ХСС.

Заключение

В совокупности можно отметить, что эксперты в своём заключении полно ответили на поставленные вопросы, обосновали свои ответы, раскрыли психологическую сущность деяния.

Впрочем, также можно привести ставший уже хрестоматийным прецедент по делу об обвинении Ф.Б. Киркорова, рассматривавшемся мировым судьёй Ростова-на-Дону. Когда по делу была принесена объёмная экспертиза, доказывающая, что нецензурные выражения, употреблённые обвиняемым в отношении журналистки, не являются оскорбительными, судья отказалась принимать во внимание эту экспертизу, прокомментировав, что значения этих нецензурных слов ей известно и без экспертов. По большому счёту, в деле подсудимых Самуцевич, Алёхиной и Толоконниковой всё ясно и без экспертиз.

http://juryev.ru/publikacii/prochie/328-recenziya-na-ekspertizu-po-delu-pussy-riot